За час до событий пролога

— Я твой папа.

Слуцкий улыбается дипломатичным оскалом с теплом айсберга, сидя на корточках у витрины с детскими игрушками.

Они улюлюкают, переливаются разными лампочками, отбрасывая зловещие тени на его красивом, но подёрнутом пеленой возраста лице.

— Папа, — неуверенно повторяет Сонечка, а следом задирает голову.

Глядя в доверчивые глазки цвета аквамарина с крошечными льдинками, хочется отрицать. Но я послушно киваю, стискивая крошечные плечики в немой поддержке.

Слуцкий протягивает растерявшейся Сонечке медведя. Дочка испуганно прячется за моей спиной, но с любопытством смотрит то на Слуцкого, подметающего пол, то на игрушку.

В тысячный раз проклинаю себя за то, что поддалась на его угрозы и привела дочь.

«В десять часов. Есть приличный гипермаркет в вашем зажопинске? Не приведёшь Соню — больше её не увидишь».

Да, не то чтобы Слуцкий оставлял мне выбор. Но я никогда не играла по его правилам. Несмотря на его статус и влияние ни в момент, когда узнала, что он женат, ни когда поняла, что беременна, я не поддалась на угрозы.

Выше моего достоинства роль любовницы или второй семьи. Это подло, низко и нечестно по отношению к другой женщине.

Которую он бьёт, как пытался поступить и со мной.

Тогда зачем же я привела к нему ребёнка?

Потому что испугалась потерять.

— Папа, — смелее повторяет Сонечка, а Слуцкий растерянно моргает. — Папа!

С визгом истребителя, осмелев, Сонечка срывается с места и под скрип подошв модных ботиночек летит к обомлевшему Слуцкому. Она спотыкается в метре, а я в ужасе подаюсь вперёд, но раздаётся счастливый писк.

Слуцкий подхватывает её на руки и кружит в воздухе, пока я неуверенно притоптываю на месте.

Слуцкий — страшный человек.

Не удивительно, что моё единственное желание выдрать у него из рук ребёнка и сбежать. Он похож на огромную змею, которой не ведомы слова любовь и привязанность. Как и любая рептилия, он всего лишь привыкает к безопасной среде.

А я не хочу, чтобы мой ребёнок любил человека, считающего его чем-то вроде уютной веточки, идеально вписывающейся в его террариум.

— Сонечка, а ты хочешь к папе?

— В гости? — моргает, обнимая мишку, а я чувствую, как кровь от лица стремительно уходит вниз.

— Что тебе нужно? — жёстко внедряюсь в их разговор и решительно сокращаю расстояние между нами.

Он даже не обращает на меня внимание. Разглядывает Сонечку, как какую-то фарфоровую статуэтку. Будто решает, стоит ли ему начать их коллекционировать.

— У папы есть лошадки. Ты любишь лошадок?

— Лясятки?

— Женя.

— Диана, после, — отрубает, пока Сонечка неловко, смущаясь, ощупывает плечи Слуцкого. — В кого ты у меня такая голубоглазая?

Естественно, в меня.

Но он не помнит и этого. Отворачиваюсь, закусив до боли губу. Когда-то я влюбилась в этого мужчину до одури, а он растоптал моё сердце. До сих пор считаю, что мне страшно повезло.

Потому что участи его жёны не пожелаю никому.

Поэтому, когда Слуцкий опускает дочь на пол, а я с облегчением выдыхаю.

— Выбирай всё, что хочешь, — кидает ей механически, изображая дружелюбие, а сам смотрит на меня.

Знакомый кокон страха щекочет в глотке, когда Сонечка, подпрыгивая, уносится вглубь прилавков.

— Я забираю её.

От абсурда сказанных слов в голове жужжит радио.

— Что значит «забираю»? Соня моя дочь.

— Соня переезжает ко мне по хорошему или по плохому. Подумай, какие условия ты готова обсудить.

— Хорошо, на меня тебе всегда было плевать. Что твоя жена скажет?

— У Ланы проблемы, а такому подарку она точно обрадуется, — он невозмутимо поправляет ворот, пока до меня доходит, что подарок — это моя дочь. — Ты не обеспечишь Соне достойную жизнь.

Это какая-то неудачная шутка?

Он же не может серьёзно...

Угловатые черты лица смягчаются, и на нём расцветает едва заметная мечтательная улыбка.

Я знаю это выражение. Так он думает о своей жене.

— Жень, ты свихнулся? — лепечу вмиг пересохшими губами, пока земля под ногами отъезжает.

— Сколько, Диана.

Густо очерченное мелкими русыми ресницами веко дёргается в раздражении. Через кожу проступают хищные черты.

— Я всё равно её заберу.

Сердце долбит, грозясь образовать дыру в грудине. Я едва сдерживаюсь, чтобы не схватить робота с полки и не припечатать прямо ему в лицо.

И бежать как можно быстрее бежать. Потому что своё обещание Слуцкий сдержит.

От паники перехватывает дыхание.

Я понимаю, что в клетке. Вокруг камеры, на парковке – камеры. Куда бы я ни рванула, он найдёт.

Моя свобода закончилась в момент, как я согласилась на эту встречу.

Самонадеянно, глупо, дерзко.

Я же знаю, как много раз пыталась сбежать от него жена. Он рассказывал мне об этом, пока я хрипела у него под ногами. Сидел и невозмутимо смотрел, как я захлёбываюсь, объясняя, почему ему нельзя звонить.

Поэтому я знаю.

Слуцкий достанет меня из-под земли. И тогда точно не будет никакого шанса.

Нельзя орать на психопата. Нельзя говорить, что он психопат.

Единственный правильный вариант, сделать вид, что у него всё под контролем. Только так можно что-то придумать.

Облизываюсь, нервно оглядываясь.

Лишь бы Сонечка меня не услышала и не поняла.

— Диана.

— Я думаю, Жень. Можно не отвлекать? — цокаю наигранно.

И застываю.

Что, если он не купится?

Но секунды проходят, а он равнодушно пожимает плечами.

— Думай.

— Здесь? — округляю глаза. — Дай мне хотя бы два дня. Мне нужно всё взвесить. Это моя дочь, Слуцкий, а не щенок. Надо понять, как я смогу с ней видеться.

— Исключено.

— Как минимум я захочу знать о её состоянии!

— Здесь, — отрезает мои попытки Слуцкий. — У меня нет пары дней в вашем городе.

«Что ты вообще здесь забыл?!» — мысленно ору, судорожно придумывая план побега.

Медленно оборачиваюсь, инстинктивно двигаясь вглубь прилавков.

— Диана.

— Да, Боже, Слуцкий! Я могу купить продукты на ужин или нет? — плюс, едва не притопывая.

И, не дожидаясь его согласия, едва не срываюсь на бег.

Слёзы душат, пока я оглядываюсь по сторонам, ища Соню.

Может быть, как-то выбраться через чёрный ход? Краем глаза вижу говорящего по телефону Слуцкого. Он следует за мной небыстрым шагом. Скорее по инерции, чем реально следит.

Если я сбегу, он и так всё найдёт.

Зуб на зуб не попадает, когда я, наконец, замечаю два знакомых весёлых светлых хвостика, торчащих из-за прилавка.

— Соня, я же просила не отходить, — выдыхаю, прибавляя шаг.

Сонечка тычет пальцем куда-то в сторону. Дурная привычка. Стискиваю её кулачок и торможу.

А затем едва ли не роняю челюсть на пол.

Потому что выряженная в цыганку, прямо на меня смотрит не кто иная, как Слуцкая Лана Романовна.

Жена Слуцкого.